Короли Италии (888–862 гг.) - Джина Фазоли

Поворачивать назад было не менее опасно, чем продолжать путь. Арнульф решил идти вперед, надеясь, что как только он доберется до Рима и получит императорскую корону, то легко положит конец непокорности своих вассалов[7].

Он дошел до Рима в середине февраля 896 года, но обнаружил, что ворота закрыты, а город занят сполетскими войсками: возглавила его оборону гордая Агельтруда, поскольку ее сын уехал в Сполето, чтобы организовать там последний рубеж сопротивления на тот случай, если Рим падет.

Предварительно прослушав мессу, Арнульф провел военный совет у ворот св. Панкратия, где обсуждался один-единственный вопрос: нужно ли штурмовать город? Конечно же, король не собирался отказываться от своей цели, будучи в двух шагах от нее, но мысль о том, что он должен будет взять Рим штурмом, ворваться с войском в тот город, куда паломники, покаянно склонив голову, входили с молитвой, претила ему. Кроме того, такой шаг мог поставить под удар его соглашение с Папой и саму императорскую коронацию.

Объявить о своем решении необходимо было в торжественной манере, дабы скрасить его возможный — или кажущийся таким — кощунственный, нечестивый характер. Растроганные воины со слезами на глазах вновь поклялись в верности своему королю, публично исповедовались и объявили о том, что будут поститься и молиться весь день перед штурмом; тем не менее решение идти на приступ было единодушным.

В то время когда собравшиеся на совет расходились, а король собирался объехать вокруг городских стен, чтобы выбрать подходящее место для штурма, из-за случайности разгорелась схватка.

Лиутпранд Кремонский — который слишком часто забавлялся сочинением разных небылиц — пытается заверить нас в том, что в случившемся был виноват заяц, испуганный гомоном войска: якобы заяц выскочил к стене, и заметившие его германцы с криками помчались за ним. Римляне, увидев бегущих воинов, решили, что начался штурм, и…последовали примеру зайца: покинули укрепления и в панике бросились бежать со всех ног. Однако это объяснение слишком несерьезное для такого важного события, как захват Рима, не говоря уже о том, что эта легенда была известна еще самому Геродоту.

Возможно, что кто-то, защитник города со стены или германский воин, выпустил стрелу, бросил камень или просто прокричал крепкое словцо; так или иначе, германцы без всякой подготовки пошли на штурм, столь живо описанный хронистом, что мы предоставим слово ему: «Неожиданно началась битва: со всех сторон побежали воины, крича о том, что они возьмут город силой согласно общему решению. Они подбежали к стенам, бросая камни в их защитников; толпа воинов собралась у ворот. Одни бросились с топорами и мечами на ворота и железные засовы, другие стали пробивать брешь в стене, а кто-то по лестнице стал перебираться через стены». Некоторые, чтобы быстрее перелезть через стену, забирались на седло своего коня.

К вечеру германцы завладели городом Льва, не пролив ни единой капли крови; это свидетельствовало о том, что Агельтруда не сумела убедить римлян обороняться. Рим пал, и Агельтруде пришлось его покинуть.

Арнульф не сразу отправился в собор св. Петра: он не хотел входить в Рим в качестве завоевателя; король дал папским служителям время обставить все так, чтобы он смог торжественно въехать в город с соблюдением всех, более чем столетних, традиций.

Подобно императорам из рода Каролингов, Арнульф вошел в город с Мильвийского моста: его встречали представители городской власти, римское войско со знаменами и крестами, дети с пальмовыми и оливовыми ветвями, певшие гимны.

За этим последовала коронация в соборе св. Петра, и новый император, вне всякого сомнения, подтвердил упоминавшиеся им ранее привилегии главы папского престола. В тот же день римский народ собрался на площади св. Павла и принес клятву верности императору: «Клянусь …что сохраняя честь и закон мой и преданность господину Папе Формозу… верным буду императору Арнульфу… а Ламберту, сыну Агельтруды, и его матери никогда не окажу помощь, и Рим Ламберту или матери его Агельтруде, или их людям… не сдам».

Арнульф пробыл в Риме четырнадцать дней, уделив время как служению Богу, так и государственным делам: он посещал церкви и соборы, судил и приговорил к смерти двух сенаторов, ответственных за оказанное Римом сопротивление, других отправил в изгнание; кроме того, приготовился напасть на герцогство Сполето, где укрылась бежавшая из Рима Агельтруда. Действительно, если бы Арнульф вернулся на север, не сломив могущества сполетцев, Рим, Папа и королевство снова попали бы в руки Ламберта и Агельтруды. Убежденный в необходимости этого предприятия, Арнульф оставил Рим на попечение своего вассала Фароальда и со всем войском отправился в Умбрию. Однако по дороге с ним случился апоплексический удар, сделавший его совершенно беспомощным. Причем этот недуг поразил его так неожиданно и настолько кстати для дома Сполето, что молва тут же обвинила Агельтруду в том, что она отравила Арнульфа. Возможно, Агельтруда пошла бы на подобный шаг, но паралич Арнульфа вполне объясняется предрасположенностью последних Каролингов к подобным болезням.

Не было никого, кто смог бы взять на себя командование и продолжить поход; поэтому германское войско поспешило обратно на север, увозя с собой парализованного императора. Двадцать седьмого апреля германцы достигли Пьяченцы, откуда вернулись в Баварию, не встретив никаких препятствий на своем пути.

Болезнь Арнульфа, повлекшая за собой крах всех возлагавшихся на него надежд, стала слишком сильным ударом для Формоза, который был уже более чем восьмидесятилетним старцем. Четвертого апреля он умер, после чего на глазах остававшихся в Риме представителей Арнульфа были дважды проведены выборы Папы, в ходе которых грубо нарушалось каноническое право: первым избранником стал монах Бонифаций, до этого уже два раза подвергавшийся низложению. Избранный народом, Бонифаций VI продержался на папском престоле только 15 дней, и ему на смену избрали Стефана, епископа Ананьи, хотя в соответствии с каноническим правом переход с одной епископской кафедры на другую воспрещался.

В Северной Италии оставался незаконнорожденный сын Арнульфа Ратольд, которому тот, возможно, прочил титул короля Италии. Ратольд был еще совсем юным и не мог взять на себя командование, чтобы внушить уважение явно враждебному ему окружению, поэтому он спустя какое-то время вернулся в Германию через Комо; недолго продержался и Фароальд, остававшийся в Риме[8].

Попытка Арнульфа установить свою власть в 894 году не на шутку напугала христианский мир, а штурм Рима в 896 году заставил всех содрогнуться от ужаса. «Возврат к прошлым векам», — писал Регинон, но Арнульф, заставив римлян вспомнить о нашествии варваров, исчез в мгновение ока, не оставив следа в списке королей и императоров[9]. Все вернулось на круги своя. Беренгарий вновь вступил во владение своим маркграфством, как только умер маркграф Вальфред, доблестно оборонявший эти территории от имени императора, и 30 апреля уже был в Вероне. Через несколько дней Ламберт снова приехал в Павию и преподнес своей матери невиданно щедрый подарок, желая вознаградить ее за все, что она для него сделала.

Безусловно, Ламберт отблагодарил и тех немногих, кто сохранил ему верность, но по отношению к предателям он был беспощаден. Граф Манфред, который перешел на сторону врага в 894 году и был прощен, вновь переступил черту: он попытался отстоять Милан после отъезда Ратольда (скорее из страха перед Ламбертом, чем от любви к Арнульфу), но город пал, Манфред был схвачен и обезглавлен. Его сына и зятя ослепили, и, надо думать, они были не единственными жертвами сполетской реакции на севере.

Итальянское королевство вновь обуял ужас, как после известия о взятии Бергамо, и несколько вассалов Ламберта отправились в Верону, чтобы просить Беренгария о помощи. Беренгарий посчитал их предложение несвоевременным, а Ламберт и его мать поняли, что пришло время наконец определить отношения с Беренгарием и заключить с ним мирный договор на длительный срок[10].

Возможно, идею такого договора стал вынашивать еще Гвидо, посчитавший, что его союз с Беренгарием позволит удерживать Арнульфа вдали от Италии. Однако он умер, прежде чем сумел претворить ее в жизнь. Ламберт, которого последние события сделали более осторожным, возобновил переговоры и после того, как посланцы провели предварительное обсуждение договора, в октябре (или ноябре) 896 года встретился с Беренгарием.

Встреча состоялась за пределами Павии, на берегах Тичино, где во времена лангобардских королей обычно проводились королевские собрания. Неизвестный поэт хотел бы заставить нас поверить в то, что Ламберт предстал перед Беренгарием в качестве просителя, но тот факт, что Беренгарий лично приехал в Павию, недвусмысленно указывает на того, кто был важнее и влиятельнее на этой встрече.